Проблема собирания документов личного происхождения: как мы ее понимаем сегодня
Електронна библиотека по архивистика и документалистика
Раздел: «Статии»
Научен ръководител на Електронната библиотека: доц. д-р А. Нейкова
Автор: Т. Горяева
Дизайн: Давид Нинов
София, 2006
В условиях становления гражданского общества многие проблемы в области права и массового сознания, казавшиеся уже решенными, вступают в противоречие с общемировыми нормами и нуждаются в новых подходах или дополнительной аргументации прежних. Так, в последнее время возникают дискуссии по поводу собирания и доступа к информации личного характера, творческой документации. В них поднимаются вопросы соотношения частной и государственной собственности на ретроспективную информацию о жизни и деятельности выдающихся людей. Подобные споры обычно возникали в периоды относительной демократизации общества, но теперь они родились в условиях рыночных отношений, которые формируют иные ценности и требования. Осмысление этой ситуации и задача выработки компромиссных решений требуют от нас возвращения к истокам организационных основ архивного дела в России.
РГАЛИ и его предшественники (ЦГЛА, ЦГАЛИ СССР) имеют общую предысторию собирательской деятельности. В дореволюционные времена фонды пополнялись бессистемно, ибо достаточных средств не было даже у царского правительства, за исключением случаев, когда ассигнования выделялись целевым образом на покупку какой-либо знаменитой коллекции. Так, в середине XIX в. для императорской Публичной библиотеки были приобретены восточные и греческие манускрипты, собранные К. Тишендорфом. Заграничные командировки и даже поездки по российским городам в поисках рукописей практиковались крайне редко. Штаты были предельно ограниченны. Изредка рукописный фонд пополнялся за счет военных трофеев, но чаще путем частных пожертвований. Со временем к заведующему И. А. Бычкову, личности глубокоуважаемой и широко известной, в большом количестве начали поступать архивы общественных организаций и частные, фамильные. Но передача последних нередко сопровождалась условием не вскрывать бумаги в продолжение весьма длительного срока.
Основу отдела рукописей Румянцевского музея в Москве, ныне Российской государственной библиотеки, составило богатейшее собрание исторических документов Н. П. Румянцева. Он, как и отделение рукописей императорской Публичной библиотеки, пополнялся «без чувствительных жертв со стороны казны»(1). Покупки осуществлялись «за счет просвещенных пожертвований». Подобным образом удалось приобрести собрания коллекционера В. М. Удольского и академика Н. С. Тихомирова. Но большая часть рукописных богатств, например огромный архив М. П. Погодина, получена безвозмездно. Таким образом, и здесь государство не оплатило даже и малой их части. Важную роль в привлечении внимания к нуждам отдела рукописей играли первый ученый-хранитель А. Е. Викторов и его последователь Г. П. Георгиевский(2). Именно им принадлежит заслуга создания ценнейших родовых и личных фондов деятелей отечественной науки, литературы и искусства XVIII–XX вв. Широкие связи с коллекционерами, авторитет среди литераторов-современников, умелое общение с наследниками способствовали успешному росту собрания.
Революционные преобразования в стране способствовали вовлечению архивов в собирательскую и просветительскую деятельность, формированию нового историко-архивного сознания. Декрет «О реорганизации и централизации архивного дела в РСФСР» 1918 г., воплотивший идеи многих поколений отечественных историков, стал на деле декларативным литературно-публицистическим памятником, мечтой и мифом. Вслед за ним появился пакет законодательных актов, заложивших правовые основы государственной власти на интеллектуальную собственность граждан. Наиболее известны декреты СНК РСФСР «О хранении и уничтожении архивных дел» (31 марта 1919 г.), «О губернских архивных фондах» (Положение) (31 марта 1919 г.) и «Об отмене частной собственности на архивы умерших русских писателей, композиторов, художников и ученых, хранящиеся в библиотеках и музеях» (29 июля 1919 г.)(3), ставшие фундаментом тотального огосударствления исторической памяти.
Все этапы архивной реформы первых лет советской власти отличала амбивалентность. Гигантские усилия интеллектуалов, патриотов архивного дела, заботившихся о сохранении документальной памяти России, остановили разрушительный поток революционного уничтожительства, но одновременно фундировали базу для силовой национализации архивных богатств, находившихся в частном владении. В свою очередь, сохранение в государственной собственности многих частных архивов, представлявших общенациональный интерес, для всеобщего доступа в перспективе сопровождалось попранием прав их владельцев и наследников. Трагическим противоречием можно назвать профессиональное рвение и цинизм, часто не совпадавшие с обывательскими представлениями о нравственности и человечности. Ради вожделенного обладания и сохранения раритетов архивист был вынужден пренебрегать правилами хорошего тона, идти на компромиссы и лукавить.
С утверждением 3 февраля 1925 г. Положения об организации ЕГАФ РСФСР, определившего понятие принадлежности государству всех архивных материалов официального и частного происхождения, завершился дискуссионный период по проблеме государственной монополии на архивы. Все попытки сохранить унитарность городских и общественных архивов были пресечены. Этому предшествовали такие нормативные правовые акты, как постановление ВЦИК и СНК «О сосредоточении в Центрархиве РСФСР документов семьи Романовых» (12 сентября 1923 г.)(4) и декрет СНК «О сосредоточении в Центрархиве РСФСР архивов активных деятелей контрреволюции, а также лиц, эмигрировавших за пределы республики за время с 1917 г.» (2 августа 1923 г.)(5). Изъятие материалов у частных лиц проходило под угрозой уголовной ответственности по ст. 102 УК РСФСР. Так, на основании этой статьи были конфискованы документы генерала царской армии А. Н. Куропаткина(6), внуку Ф. М. Достоевского отказано в праве не только получения рукописей и гонорара за издания, но и владения письмами своей бабушки; вдове В. Я. Брюсова в виде исключения разрешено работать в читальном зале с личными бумагами и письмами мужа.
В данном случае можно признать победу точки зрения М. Н. Покровского, считавшего, что в архивах и архивном деле «пролетариат и Коммунистическая партия... такой же хозяин, как на фабрике или железной дороге»(7). В 1928 г. по инициативе архангельского Истпарта с помощью ГПУ были изъяты из частных коллекций 10 тыс. фотонегативов, переведенных в специальное помещение Губархива. Такие способы комплектования окончательно сформировали позицию ЦАУ о «недопустимости приобретения архивными учреждениями документов за деньги»(8). В дальнейшем этот подход распространился и на архивы частных предприятий.
Как утверждают исследователи истории организации архивного дела в СССР, к концу 1920–х гг. в руках государства были сосредоточены практически все личные архивы дореволюционного периода, находившиеся ранее в распоряжении различных ведомств и в частных собраниях, документы отечественных деятелей культуры, крупнейших ученых, писателей, художников, композиторов и др.(9)
Массовые репрессии 1930–х–начала 1950–х гг. не способствовали сохранению личной, семейной, родовой документальной памяти. Гибель большинства архивов после арестов, страх сохранять документы, в какой-либо мере компрометирующие их владельцев, приводили к тому, что от многих ценных памятников культуры избавлялись или они переходили от владельца к владельцу. Это было время, когда «каждая пожелтевшая в семейном шкафу бумажка расцветала огненным папоротником гибели и сама порывалась кинуться в печь»(10). В «Архипелаге ГУЛАГ» А. И. Солженицын свидетельствует: «У любителя старины Четверухина захватили «столько-то листов царских указов», — именно указ об окончании войны с Наполеоном, об образовании Священного Союза и молебствии против холеры в 1830 г. У нашего лучшего знатока Тибета Вострикова изъяли драгоценные тунгусские рукописи... У Каргера замели архив енисейских остяков»(11). Если учесть, что во времена массовых репрессий пострадало от 8,6 до 20 млн человек(12), а для перевозки одного арестованного присылался грузовик, то можно себе представить, какой урон был нанесен не только генетическому, но и документальному фонду нации.
Долго и непросто шло осознание необходимости специализированного государственного архива, каким сегодня является РГАЛИ. Наперекор российским традициям, по которым документы и материалы личного происхождения деятелей литературы и искусства хранились в рукописных отделах музеев и библиотек, были предприняты гигантские усилия по сосредоточению историко-культурного наследия в объединенном государственном хранилище. Сам по себе этот шаг, направленный на преодоление распыления и гибели ценнейших документальных комплексов и способствовавший системному исследованию творческого наследия выдающихся деятелей отечественной культуры, был одновременно прогрессивным и перспективным.
Созданный в 1941 г. на основе архивного собрания Государственного литературного музея, ЦГЛА СССР стал любимцем и предметом особой заботы государства. «Никогда ни одно архивное учреждение не получало таких огромных средств на покупку у частных лиц рукописей, музейных ценностей и целых библиотек, — вспоминал Ираклий Андроников. — Никогда ни в один музей не шли таким могучим потоком автографы, дневники, записные книжки, альбомы, чемоданы с письмами, черновики, документы, воспоминания, рисунки, портреты, книги»(13). Среди них рукописи A. C. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, Н. В. Гоголя, И. С. Тургенева, А. И. Герцена; ценнейшие коллекции или отдельные документы из собраний A. A. Бахрушина, Ф. Ф. Фидлера; архивные фонды В. В. Розанова, A. A. Блока, Андрея Белого, М. А. Кузмина, С. П. Мельгунова, П. И. Бартенева и многих других.
«Золотым веком» ЦГАЛИ можно назвать период, связанный с деятельностью И. С. Зильберштейна, «советского Третьякова», стараниями которого был создан Музей личных коллекций и значительным образом обогатились архивные собрания. Только в результате двух его зарубежных поездок в архив поступило 12 тыс. документов, в том числе дневник A. A. Олениной с записями о встречах и беседах с A. C. Пушкиным, альбом А. И. Давыдовой с акварелями декабристов, выполненными в Читинском остроге и Петропавловской тюрьме, иллюстрации А. Н. Бенуа к пушкинской «Капитанской дочке», эскизы костюмов М. В. Добужинского к постановке гоголевского «Ревизора», рукописи И. А. Бунина, Б. К. Зайцева, материалы К. А. Коровина, письма Полины Виардо, творческие архивы писателей «первой волны» эмиграции: А. Т. Аверченко, H. A. Тэффи, Дон Аминадо (А. П. Шполянский) и др.
Трагична история коллекционирования и коллекционеров в условиях отсутствия четких представлений о границе между собственностью государственной — народным достоянием и личной — частной принадлежностью. Корни этой размытости лежат в псевдореволюционных мифах о гиперцентрализации архивного собирания и хранения во благо создания «архива народа», по представлениям радикалов — «единого стройного, спаянного в частях, объединенного внутренним единством, широко открытого для служителей науки, для ищущих истину, строящих новую жизнь»(14). В реальности советский коллекционер попадал в полукриминальную или криминальную среду. Единый государственный учет, лицензирование, наконец, «добровольно-принудительное» пожертвование в пользу государства — вот неполный перечень условий, в которых коллекционирование превращалось в остросюжетную игру с государством, а коллекционер — в отрицательный персонаж детектива.
Нынешние архивисты испытывают иные трудности. Отсутствие систематического финансирования (свыше 10 лет не выделялись средства на приобретение творческих архивов и автографов) ставит госархивы перед необходимостью приема второстепенных материалов. Серьезно тормозит комплектование существующая система планирования. Так, РГАЛИ по плану принимает 32 тыс, документов в год без дифференциации их по категориям. По-видимому, более эффективно вести прием документов по утвержденному списку, гарантирующему поступление на постоянное хранение документальных комплексов персоналий, действительно обеспечивающих культурную парадигму в ретроспективе.
В работе по формированию относительно полной модели постсоветского культурного пространства РГАЛИ учитывает появление в последние годы государственных и негосударственных центров собирания и хранения культурных ценностей (например, архивов литературы и искусства в субъектах федерации и прежде всего в Москве), а также ограниченные штаты (в то время как в отделе рукописей Института мировой литературы им. A. M. Горького РАН этой работой занимаются 8 сотрудников).
Бурное развитие масс-медиа полностью изменило систему документирования творческого процесса: место рукописного или машинописного текста заняла компьютерная печать. Использование новых технологий привело к формированию видеофонда истории отечественного театра, отражающего все стадии творческого процесса. Теперь уже полнота архивных фондов невозможна без присутствия в них информации (в том числе и аудиовизуальной) на электронных носителях.
Сегодня собранные многими поколениями архивистов документальные комплексы, независимо от ведомственной принадлежности, являются самой надежной источниковой базой для научных исследований.
Между тем возникшие в последние годы беспрецедентная ломка старого административного аппарата, новые формы собственности, творческие коллективы и организации требуют отражения в Архивном фонде страны. В этом деле государство должно оказать мощную поддержку архивной отрасли. Однако пока материальные вложения в нее не отвечают высоким требованиям общества к архивам, которые продолжают обслуживать в основном фундаментальные области общественно-государственной деятельности. Такое отношение к архивам закладывает глубокий разрыв между ними и обществом на многие годы вперед.
Ситуация требует, чтобы в сохранение архивов включились широкие общественные круги. Лозунг «Откройте архивы!» следует сменить на другой — «Поддержите архивы!» И вместо справедливых сетований на упущенные возможности приобретения уходящих в частные руки и за границу ценных коллекций, тесные читальные залы, сломанные аппараты для чтения микрофильмов и другие архивные трудности возродить практику дарения и попечения.
Пришло время и нам, архивистам, вспомнить лучшие традиции наших предшественников и постараться воссоздать обстановку подвижничества и эксперимента. По-прежнему актуально звучат сказанные в 1956 г. И. Л. Андрониковым слова о том, что «преступление ждать, когда архивы сами будут приходить в ЦГАЛИ... надо... устраивать вечера воспоминаний, стенографировать их, вести переписку с писателями, рассылать анкеты с умными вопросами об отношении писателей к событиям прошлого и настоящего русской и мировой литературы. Надо проводить интервью, собирать фотографии литераторов и актеров, музыкантов, художников, самим фотографировать их. Следует записывать голоса на магнитофоны, коллекционировать записи голосов исполнителей — словом, выступать в роли архивистов-коллекционеров, осуществлять активное, а не пассивное собирание. Архив — не склад бумаг, а живое творческое научное учреждение»(15).
Примечания
1. Андроников И. Л. Собр. соч. Т. 1. М., 1980. С. 449–450.
3. Сборник декретов, циркуляров, инструкций и распоряжений по архивному делу. М., 1921. Вып. 1. С. 54, 68–71, 76, 97, 101–102. Об этом подробно см.: Хорхордина Т. И. История Отечества и архивы. 1917–1980–е гг. М., 1994.
4. СУ РСФСР. М., 1923. № 78. С. 973.
6. ГАРФ. Ф. 7798. Оп. 1. Д. 606. Л. 16.
7. Покровский М. Н. Избранное. М., 1967. Кн. 4. С. 558.
8. ГАРФ. Ф. 7798. Оп. 1. Д. 1838. Л. 17.
9. Мамонов В. М. Работа по собиранию документов личного происхождения // Советские архивы. 1987. № 4. С. 44–52.
10. Солженицын А. И. Архипелаг ГУЛАГ. М., 1989. Т. 2. С. 593.
12. Цаплин В. В. Статистика жертв сталинизма в 30–е годы // Вопросы истории. 1989. № 4. С. 175–181; Медведев Р. Heобъявленная война против народа // Moлодой коммунист. 1989. № 2. С. 67; Конквест Р. Большой террор. Рига, 1990. С. 370.
13. Цит. по «Архив муз». М., 2003. Вып. 2. С. 3.
14. Изгоев A. C. Петроград 1917–1918 гг. // Архив русской революции. М. 1991. Т. 10. С. 28.
15. Цит. по: «Интереснее работы нет...» (встреча с сотрудниками архива) // Советские архивы. 1991. № 2. С. 8.